[putamadre]

Перевод одной показавшейся мне очень интересной статьи о новой книге герра Линдеманна.

Оригинал здесь http://bazonline.ch/kultur/buecher/Der-Unverstandene/story/19402934

НЕПОНЯТЫЙ

Тиль Линдеманн,
вокалист группы «Раммштайн», опубликовал колдовской сборник стихотворений. Мы в
гостях у художника, который, кажется, выпал из своего времени.

Наша цивилизация – это лишь лак, покрывающий тонким слоем древнюю
анархию, так считают многие. И когда этот слой ломается, к нам может прийти грозный
Линдеманн, если у него, конечно, будет желание. Эта угроза постоянно нависает в
воздухе во время концерта Раммштайн, на
который собирается десять тысяч человек. И Тиль Линдеманн – вокалист в этой
пользующейся самой дурной славой металл-группе.

Фактически Линдеманн кажется раненым воином из романа Гриммельсгаузена
«Похождения Симплициссимуса», рассказывающим о битвах и сражениях 1630-го года.

«Большая часть моих стихотворений могла бы быть написана

пару столетий назад», - говорит он, разговаривая очень тихо. Встреча проходит в
холле недалеко от Александр Плац. Он одет в желтые мешковатые галифе, у него обесцвеченные
волосы, спрыснутые лаком, и кольца в бровях над светло-голубыми глазами. Лицо
слегка одутловатое. Он крупный, но не такой, как ожидалось.

СОЛОВЕЙ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ

Фантазии о насилии, в которых многие подозревают Раммштайн,
присутствуют и в новом сборнике стихов Линдеманна «In stillen Nächten». Даже в большем количестве: в «Марии Антуанетте» отсекается
голова, в «Эксперименте» сжигается университет, в «Ноже» «размазывается
сердце». Иллюстрации художника-графика и друга Линдеманна Матиаса Маттиэса в
книге тоже по большей части жестокие и часто порнографические.

Правда, насилие Линдеманна не является триумфальным, оно
саморазрушающее. Даже жалкое, отвратительное – такое, которое проистекает из
непонимания, из нужды, бессилия или отчаяния, и зачастую заканчивается
собственными страданиями. Лирический герой Линдеманна напоминает великана из повести
Стейнбека «О мышах и людях», который хотел приласкать щенка, но задушил его.
Или «Эдварда Руки-Ножницы». Это подлинная трагедия. Секс может ослабить
агрессию, но заканчивается разочарованием: «Ich fand Fleisch am Bett
/ Das hatte ein Gesicht / Ich dacht es wäre Liebe
/ War es aber nicht» («Fleisch») «Я нашел в постели мясо/ У него
было лицо/Я думал, что это любовь/ Но это было не так» («Мясо»).

Осознание того, что любовь не знакома с принципами
сосуществования, приносит страдание: «Ich liebe das Leben / Doch das Leben
liebt mich nicht / Tritt mir in die Hoden / Schlägt mir ins Gesicht» «Я люблю жизнь / Но жизнь меня не любит / Бьет
меня по яйцам / Лупит по лицу», и звучит в стихотворении «Я не злой». Лучшие
стихотворения Линдеманна рождаются из
боли, это сверхчувствительные, патетические, но, тем не менее, лаконичные
произведения «Нет» или «Я люблю тебя». Это не радостные стихи, и меланхоличная
идиллия в них не устоит под напором насилия. Все грозит внезапным и резким
переходом к крайностям. Соловей поет у Линдеманна совсем недолго, скоро придет
беда: «Es war ich hörte Nachtigall / Am Tag ich hör sie klagen / Ich werfe
einen trefflich Stein / Wird das Federtier erschlagen» «Однажды я слушал
соловья / Днем я слышал его жалобы / Я бросил в него здоровым камнем / Пернатый
будет убит», гласит первое четверостишие «Соловья». Остальное произведение
занимают стенания и гибель, положенные на ритмичные стихи.

Или «Auf Glück und Freude folgen Qualen / Für alles muss man
zahlen / Was ich liebe / Muss sterben» «За счастьем и радостью следуют
страдания / За все нужно платить / То, что я люблю / Должно умереть», - так
звучит типичное завершение стихотворения «То, что я люблю». За любовью следует
отказ, за яростью следует безумие. 97 стихотворений сборника «In stillen
Nächten» несут в себе психологическое напряжение и настойчивость, которые редко
можно встретить в современной лирике. Это лирике в духе Позднего романтизма, создающая
атмосферу очарования и дискомфорта.

Линдеманн, автор небольших лирических стихотворений, не
хочет иметь дел с чистым психоанализом. Он поспешно отмахивается от этого. Он
не хочет слушать даже о Ницше, потому что он предполагает, что пойдет речь о
психоанализе. Он говорит, что пишет стихи чревом. И сразу же возникают вопросы:
Откуда эти крайности? Как могут одновременно сосуществовать эта брутальная
ярость и болезненная чувствительность? Откуда это бегство от мира?

Плаванье за ГДР

Его биография позволяет сделать несколько выводов о том,
почему Линдеманн сегодня в своей лирике, а также в разговорах кажется
человеком, выпавшим из времени. Его становление протекало между двумя
системами, он из тех, кому пришлось переступать через границы истории. Он
подчеркивает, насколько фундаментальной была для него разница между социализмом
и капитализмом. Он родился более 50 лет назад в Лейпциге. И переломный момент
наступил для него, когда он лишь начал осознавать себя как личность.

Он никогда не стал бы рабочим или крестьянином – этому
способствовала родительская библиотека (старше его на 40 лет, очень далекий
духовно отец – автор детских книг и мать – журналист, пишущая о культуре): в
ней хранились книги, которые вряд ли бы одобрила цензура. В молодости Линдеманн
был любителем погулять и выпить, как он сам говорит, совсем не пример для
подражания социалистического юноши. Для улучшения дисциплины его отправили
заниматься плаваньем. Он справился с этим заданием, в том числе и в конкретном
психологическом смысле: он бы не справился с ролью энергичного лидера Раммштайн,
если бы не перенес до этого жестокие требования и муштру команды по плаванью ГДР.

Он держался очень хорошо и в 1980 году был включен в состав
команды на Олимпийских играх в Москве. К тому времени он уже научился жёсткости,
говорит Линдеманн, и это звучит задумчиво и вовсе не горделиво, вероятно, к
тому времени он уже душевно переломился (изменился). После отстранения –
Линдеманн сбежал из отеля, где жила команда и это испортило отношения с партийными
функционерами – и из-за травмы спортивная карьера Линдеманна была закончена еще
до начала Игр. И он начал учиться на столяра.

ЧУЖАЯ РЕСПУБЛИКА

Падение Стены и для Линдеманна ознаменовало значительный,
мощный разлом в собственной биографии. Как и большинство восточной молодежи, в
погоне за удовольствиями он прежде всего накупил на свои западные деньги массу
сладостей – «пока мне не стало плохо». Однако пока большинство его друзей
находилось в поиске прибыльной работы на Западе, Линдеманн в растерянности
вернулся на Восток. Он попробовал свои силы в качестве ударника, а никак не
вокалиста. Раммштайн будет основан только в 1994 году.

Тиль Линдеманн не понимает капиталистический мир, в котором
живет. Его боязливые, робкие попытки сближения терпят неудачу и звучат жалобами
и в новых стихах, когда он примеряет на себя роль пессимиста от культуры или не
особо оригинально насмехается над собой и шутит по поводу пластической операции
(«Больше, красивее, сильнее» / «Grösser Schöner Härter»).

Он, живущий в деревенском доме в Макленбурге-Форпроммерне, в
глубине души является эскапистом и лишь поэта-романтика Йозефа фон Эйхендорфа называет
образцом для подражания. Он говорит, что современная лирика его не интересует.
В его стремлению к архаичным формам и освобождению чувств и инстинктов он
напоминает «Анархиста» Эрнста Юнгерса, отвергающего современную
Бундесреспублику. Именно поэтому он и его группа уже давно вызывают раздражение
и подвергаются ожесточенной критике. Безосновательные обвинения в неонацизме,
возникшие в конце 90-х годов, были самым ярким их проявлением.

Линдеманн не понимает мир, а мир не понимает его. «Вы меня
понимаете?», - каждый раз кричит он толпе, состоящей из рабочих, студентов и
неонацистов, когда «Раммштайн» исполняет песню «Ich will». И десять тысяч
голосов отвечают ему: «Мы понимаем тебя!». Линдеманн знает, что это ложь, повторённая
десять тысяч раз. «Стихи – это пластырь для моих ран», - говорит он, и
становится понятно: быть Линдеманном нелегко.